Камбрия - Навсегда! - Страница 19

Викарий же за новизной и размахом видел одно — размеры города, который должен подняться за странной оградой из земли и воды длиной почти в половину римской мили. Викарий пытался себе его представить, выстроенный из серого шероховатого камня, лоснящийся на солнце всеми оттенками зеленой, синей, рыжей и черной черепицы. Но вспоминались размеры, и перед глазами вставал Новый Рим, град Константинов. И становился прозрачным хитрый замысел, и отказ от восточной короны. Что толку править городом, в котором тебя ненавидят, править ненавистью и прорываться к власти через огонь и кровь? Мученический же венец противостояния злу любовью Августина принять не захотела или не смогла. Или — не имела на то права. Выбрала себе другой путь. Ей посильный. И посильный, пожалуй, только ей!

Многие укрепления, на языке фортификации — «верки», будущей крепости пока лежат линиями планов и топографических съемок на столе базилиссы, на полумильную ограду в любом случае не хватает людей, строителей пока защищает частокол, сохранившийся от осадного лагеря, и огромная осадная машина, которую удалось восстановить. Немайн пищала от радости: так, что вся округа сбежалась. И фермеры смотрели, как вылетающие из огромной пращи камни падают точно там, где река наиболее глубока и судоходна!

Об этом стоило написать, викарий снова принялся выводить старомодным стилом — все перешли на птичьи перья, а он к новинке так и не привык: «Я лично наблюдал то, что сида Немайн называет пристрелкой, и совершенно уверился, что Кер-Миррдин может более не опасаться набега по реке. Прошу тебя не удивляться, что я называю Немайн сидой — хотя ты и знаешь мое мнение насчет того, кем она является. Местных жителей все равно не переубедить, а прозвище «холмовая» ей очень идет — и как хозяйке холмистых земель, и как римлянке. А еще оно ей нравится — по крайней мере, она не просто выглядит, как сида, она и живет как сида — и выглядит день ото дня здоровее, несмотря на нескончаемые хлопоты. Суди сам: у нее на руках маленький сын, две ученицы, и огромное количество дел, для которых требуется ее личное участие. Спасает только то, что как только она отлаживает какую-то операцию — то бросает и берется за следующую, а первая продолжает выполняться сама собой — и силами людей, которых сида натаскала.

Вот тебе пример — канализация. Первое, что она заложила для нового города! По словам Немайн, строить это сооружение непросто — нужно очень ровно прокопать канавы — так, чтобы городские отходы в них не скапливались, а стекали в море. Я поначалу не понимал, чем это труднее мощения улиц. Выяснилось — нужна большая точность. Если на городской улице останется небольшая лужа от дождя, в этом нет ничего страшного. А лужа из отходов — это гниль, миазмы и зараза. Так вот — Немайн лично промерила первую траншею — и при ней были ее ученицы и другие люди. Теперь новые ветки ведут эти вновь обученные, а ученицы все дотошнейшим образом проверяют. Сама же Немайн занялась укреплениями.

Не могу не отметить — меня зовут освящать каждый фундамент, а вдоль рвов и по сторонам котлованов на короткое время устанавливают кресты. Немайн заверяет, что это, по сути, землеизмерительные приборы — весьма несовершенные, по ее словам, но достаточные. Кроме того, подобный подход позволяет обойтись без языческого обычая жертвоприношений при крупном строительстве. И все равно — разговоры о том, что город возьмет дань жизнями сам, время от времени случаются. Пришлось пойти на поводу у суеверия, и закопать на месте возведения центральной башни около двухсот солидов — сумму штрафа за смерть свободного человека. Что интересно, желающих откопать не нашлось.

Вторая сложность в том, что эти канавы нужно мостить и облицовывать камнем — ибо и земля и дерево имеют свойство гнить. А еще нужно перекрыть — прочно и надежно, чтобы улицы не проваливались — и не пахло. Это ей тоже пришлось долго объяснять и показывать: и как мостить, хитро, но в работе очень просто, и как класть свод — просто, но в работе довольно тяжело — каждый камень нужно обтесывать.

К земле она относится, как горянка: бережет каждую горсть. По крайней мере, заставила землекопов снять весь плодородный слой, до бесплодной глины, и свалить его отдельно в продолговатый курган…»

Отец Адриан отложил стило. Да, дел переделать базилисса успела много. Удивительно много, и деловитость эта быстро привлекла к ней людей, приунывших было после отказа в знаке щедрости. Да, она не осыпала милостью двоих-троих. Зато не призвала кланы на бесплатные работы, а платила каждому человеку за каждый день — мастерам серебром, подмастерьям — медью, а разнорабочим — обильным столом. Так что, если Гулидиена и поминали — так добрым словом, как неплохого короля, который передал власть вполне на то пригодной особе.

Сразу после церемонии Немайн заявилась на холм Гвина, что окрестные жители бурно одобрили. На холме и вокруг творилось странное — но так было и прежде, а теперь чудеса творила та, кому по должности положено заботиться о благе окрестных жителей. А кроме того, это странное замечательно поглощало любые избытки урожая, всю выловленную близ берега и в реке рыбу, грибы, ягоды и заохоченных животных. Да не просто так, а в обмен на золото, серебро и пергамент. В любом случае, главную болячку республики — не королевства! — нужно залечить, и то, что хранительница правды при помощи священника рьяно принялась за дело, несказанно радовало людей. Само название страны порадовало древней гордостью — потому как больше половины граждан почитало себя потомками римлян. В какой степени они ими являлись, и каких именно римлян — сказать было непросто — служил-то в легионах конца четвертого века народ весьма разномастный. Но слово они узнали. Римское слово.