Камбрия - Навсегда! - Страница 94

Харальд перехватил поудобнее щит, обнажил меч, немного спустился по узкой лестнице. Ждать не пришлось. Навстречу через пролом в стене шагнул кряжистый человек в шлеме с золоченым вепрем на гребне.

— Кто ты, вождь героев, не испугавшихся песни богини? — спросил Харальд, ощущая дыхание легенды, — Я скальд, и если я тебя убью — я достойно воспою твою мужество. Если же мне суждено пасть — достойнее умереть от руки героя, чье имя тебе известно.

— Я их король, — коротко ответил Хвикке, но позволил себе оплаченное кровью умирающей, нет, уже мертвой, но еще сражающейся дружины, — а ты кто, последний защитник мелкого божества?

— Я — Харальд Оттарссон, прозванный Хальфданом, потому как мать моя происходит из племен, что вымели вас, саксов, с прежних земель, — он осклабился, — И я не хуже моих дядьев — ни в бою, ни в стихосложении. Я не последний защитник — великой богини, обратившей твоих бондов и кэрлов в обгадившихся трусов — но те, что будут за мной, меня не стоят.

— Начнем, — сказал Хвикке, — и пусть великие асы судят, чья слава громче.

— Начнем, — согласился Харальд, отводя удар щитом, — и я не усомнюсь в помощи ни добрых ванов, ни странного бога римлян, ни Тора, ненавидящего ложь.

Его меч отскочил от брони короля. Но поединок только начинался.

Кейндрих вела авангард лично. Сперва — рысью медленной. Потом, как почуяла в воздухе гарь, быстрой. Навыков хватало — держаться с рыцарями наравне, знаний — понимать, что двести человек к вечеру могут оказаться нужнее двух тысяч завтра. Когда увидела первых саксов — черных от дыма и поражения, сердце кольнуло завистью. Кажется, вся слава достанется другой. Когда, взлетев на очередной холм, увидела сколько беглецов впереди — поняла — не все потеряно. Щит полетел за спину, копье с флажком — в петлю при седле. Осталось привстать на новомодных стременах — сидовская выдумка, да удобная.

— Стрелы, дротики не тратить! — разнеслось над полем, — Копья не ломать! Мечи наголо! За мной, гончие славы! И если кто не привесит к седлу бородатой головы — не быть тому в моей дружине!

Боем дальнейшее не являлось. Саксов было в десятки раз больше — но они не могли сражаться. Не из-за отсутствия строя. Не из-за потерянных доспехов, растерянного оружия или паники. Их загнали в угол — так, что прыгнула б не то что крыса — кролик. Остальное могло сказаться на соотношении потерь, но никак не на результате. Вот только прыгнуть — сил не нашлось. Физических.

Сначала — долгое построение под длинными стрелами колесниц. Потом медленный марш, стучащие по щитам камни. И камни, проламливающие ряды. Стояние под стрелами, копейный бой. Яростное преследование ложно бегущих. Рубка под стеной из повозок. Отчаянный бег — по ухабистому полю, в лесу, между стволов, которых не видно, через отравленный дымом воздух. В одном прекрасная ирландка ошиблась: копья, стрелы и дротики в этот день рыцарям Брихейниога так и не пригодились.

Единственное противодействие, которое они встречали — просьбы о пощаде, предложение выкупа или себя — в рабство. От желания жить или в надежде занять всадников личными пленниками, чтобы у остальных появился шанс уйти. Изредка такое делалось — и, еще реже, получалось. Мерсийцы, например, и до Пенды охотно брали пленных, да и уэссексцам нужны крепостные. Но — ни диведцы, ни континентальные саксы в холопах не нуждались.

Что касается выкупа — у многих рыцарей загорелись глаза. Иные начали торговаться — не опуская занесенных клинков. Кейндрих заметила, велела рубить всех. А чтобы меньше разговаривали с врагом, повысила норму до двух голов…

Солнце не ведает жалости. В глаза Немайн задувает колючая яркая пурга, превращает картины реальные в фантастические видения. Проще закрыть глаза — но она упрямо пялится на поле боя. У разбитых ворот усталые израненые люди из-под руки следят, как остановленного ими врага добивают другие. Кто-то гонится за бегущими, стараясь отрезать их от лагеря, лишить надежды зацепиться. Ложной, что видит пока одна сида. Людей в лагере довольно много — туда вернулась, так и не вступив ни в одну схватку, кавалерия саксов. Оставленная небольшая охрана торопливо седлает лошадей, хотя бы обозных — пешком от камбрийцев не уйти.

Вот конный лучник, зачем-то оторвавшийся от своих и затесавшийся в ряды латной кавалерии, положил нескольких саксов и, соскочив с коня, принялся вытаскивать придавленного лошадиной тушей рыцаря, в то время как его окольчуженные соратники совершили первую на острове Придайн прямую копейную атаку.

Двуручный топор или меч со щитом, если первый достать из ножен, а вместо второго закинуть за спину топор — снаряжение неплохое. Страшная и довольно дальняя атака или баланс, по выбору. Против пехоты — убийственно. Против конницы без стремян — сносно. Только от тарана конным клином ни топоры, ни щиты не спасают. Гвардейцы Хвикке полетели в стороны — а больше под копыта. Их печальная участь войдет в учебники, но взгляд скользит дальше — мимо колесниц, сверкающих алмазами умбонов, и нескольких всадников, пытающихся уйти.

Память подсказывает — эти стояли с гвардией, но в последнюю атаку со всеми не пошли. Хотели выжить? Тщетно. Многих достают стрелы, одного цепляют крюком, тело недолго волокут за колесницей. Кончено. Разбег остановлен. К колесницам спешит пехота — гленская, и тут первые! — а саксов в промежутке больше нет. Живых.

Поле покрыто убитыми в два слоя. Поверх утренних, убитых в начале боя — беглецы. Изредка встретится ирландский плед. Остальные камбрийцы лежат там, где стояли — на первой линии обороны, у сцепленных повозок — и между. Тут — все расцветки Диведа. Глаз цеплялся в первую очередь за кэдмановские пледы. Сколько у нее, оказывается, родни — и с ней уж не перезнакомиться!